– В самом деле, леди Лэндфорд? – протянул Вир, удивлявшийся про себя, как это он ни разу не встречался с этой красавицей в Лондоне. Наверняка не встречался. Потому что если бы он ее раз увидел, то обязательно бы запомнил. – Право, вы разбудили мое любопытство. Как же вы сумели прийти к столь ложному выводу?

– В данных обстоятельствах это неизбежный вывод, я бы сказала, – ответила Констанс, чувствовавшая, что сердце в груди так и прыгает. – Вы известны тем, что любите общество красивых женщин, с которыми вступаете в связь. Я, очевидно, не подпадаю под эту категорию. Ведь вы, милорд, пробыли в этом помещении более пятнадцати минут и до сих пор не поцеловали меня.

Вир никак не ожидал, что услышит такое своеобразное рассуждение из уст удивительной леди Лунный Свет. Да и среагировал он на ее слова не совсем так, как, вероятно, Констанс ожидала. Сначала он в продолжение нескольких невыносимо долгих секунд очень пристально смотрел на нее, а потом откинул голову и захохотал.

Это был громкий, звонкий, веселый хохот, какого Констанс никак не ожидала услышать от маркиза. Да и вряд ли многим людям доводилось слышать смех прославленного маркиза, который известен был своим хладнокровием и циничной надменностью. Какая жалость, подумала она, догадавшись, что ей сейчас довелось мельком увидеть тень того жизнелюбивого энергичного юноши, каким он, должно быть, когда-то был. Это Блейдсдейл сделал его другим, Блейдсдейл и его брат, вице-адмирал. Но почему? Можно было только гадать, что за темная тайна послужила причиной вражды между двумя домами.

Однако мысли эти мгновенно вылетели у нее из головы, так как Вир вдруг беззаботным жестом тронул пальцем ее острый подбородок.

– Истинная правда, что ты ничем не напоминаешь моих многочисленных подружек, – сказал он, глядя на нее глазами, в которых все еще прыгал смех. – Ты, дитя, подпадаешь только под одну категорию – свою собственную. – Тут веселье пропало из его глаз, взгляд стал пытливым и озадаченным одновременно. – И мне начинает казаться, что категория эта опаснее, чем все, что способны измыслить мои враги на погибель мне.

Констанс, которая притихла под его взглядом, улыбнулась мрачно.

– Я вам не враг, милорд. Нет, только не враг.

– Нет, ты не враг мне, – отозвался он, и вдруг ничего не выражающая маска вновь оказалась на его лице. – Если бы ты была врагом, то я очень хорошо знал бы, что с тобой делать.

Сердце у Констанс так и упало – он отпустил ее и явно намеревался проститься с ней.

– Но, милорд, совершенно очевидно, что сделать со мной можно только одно, – выпалила она прежде, чем успела хорошенько подумать, что говорит.

Вир насмешливо поднял бровь.

– Боюсь, что какой бы привлекательной ни казалась мне эта идея в данный момент, а выставить тебя за порог все-таки нельзя. И это был бы небезопасный шаг. Ведь тебе известна моя тайна. Разумеется, я мог бы вынести на рассмотрение и другой, не менее привлекательный вариант – можно ведь просто разделаться с единственным лицом, которому известен секрет Черной Розы. Это даже лучше соответствовало бы моей репутации человека безжалостного.

Вот черт, подумала Констанс, несколько все же напуганная жестокостью его слов, хотя она и подозревала, что жестокость эта напускная. Ведь она прекрасно понимала, и каком сложном положении оказался маркиз. Истина заключалась в том, что он не мог бросить Констанс на произвол судьбы, а она не могла предать его в руки людей короля, что означало тупиковую ситуацию.

– Прошу вас, оставьте эти глупости, милорд. Вам прекрасно известно, что я никогда никому не скажу, что вы и есть Черная Роза, даже если вы и выставите меня за дверь, чего, как вы только что сказали, не собираетесь делать. В таком случае может быть только одно логическое решение. Я предлагаю вам, милорд, жениться на мне. Таким образом мы убьем двух зайцев одним выстрелом.

– Ну да, разумеется, – поддакнул опешивший Вир, который мог только гадать, что за странную интригу плетет злодейка-судьба, вознамерившаяся, видно, женить его правдами или неправдами. Жениться на ней. Но для нее-то как раз это будет все равно что попасть из огня да в полымя! – Каких двух зайцев ты, кстати, имела в виду? То есть я понимаю, что тебя уже нельзя будет силком выдать за кузена Альберта, хотя что до сумасшедшего дома, то, осмелюсь заметить, все решат, что там тебе самое место, если ты выйдешь замуж за меня.

– Нет, ну как вы можете говорить так, милорд? – улыбнулась Констанс, крайне изумленная тем, что он не отверг ее предложение с ходу. -Я ведь в конце концов старая дева, которой и надеяться на брак поздно. И вдруг выйти за самого неуловимого холостяка в королевстве – да это для меня неслыханная удача! А вы, с другой стороны, сможете радоваться тому, что нанесли своему врагу серьезный удар. Я ведь, между прочим, обладаю независимым и весьма значительным состоянием, которое мой, так сказать, отец собирался передать в виде приданого сыну своей сестры. Это состояние я унаследовала от матери. И я готова пойти на что угодно, лишь бы ни гроша из этих денег не попало в загребущие руки Альберта Синклера и его матери.

Она уже собиралась добавить, что, когда она будет его женой, Вир сможет распоряжаться этим состоянием. Но что-то, некое врожденное понимание того, что именуется мужской гордостью, возможно, или же чисто женское желание, чтобы он женился на ней не ради набитого кошелька, а ради ее самой, удержало Констанс от того, чтобы огласить этот последний, весьма существенный, пункт, хотя все это он знал и так. Все же произнесенное вслух – это не совсем то же самое, что молчаливо подразумеваемое, сказала она себе.

– И ты готова зайти так далеко – готова выйти замуж за человека, которого знаешь только понаслышке, да и слышать-то должна была не самое лестное? Что ж, и это причина для вступления в брак, не хуже прочих, – сухо заметил Вир, который был глубоко поражен комичностью этого предложения. Интересно, думал он, что бы она сказала, если б узнана, что герцог приказал ему обзавестись женой до исхода лета. И можно было только гадать, что скажет Албемарл, когда узнает, что его беспутный внук выполнил дедушкин наказ, женившись на дочери графа Блейдсдейла! Что же до самого Блейдсдейла, то тут сомнений не было: граф придет в страшную ярость, когда обнаружит, что состояние, которое по его замыслу должно было оказаться в сундуках его транжиры-зятя, попало к сыну человека, которого он убил и ограбил. К несчастью, гнев графа наверняка падет прежде всего на голову самой леди Констанс, как, впрочем, и на голову ее супруга – в том маловероятном случае, если они все-таки поженятся. Ну до чего же замысловатый план, думал он, давясь неуместным смехом. Это просто достойно пера Шеридана!

А он сам? Он сам в результате такого брака получит маркизу, обладающую всеми качествами, какие только ему хотелось бы видеть в своей жене – если уж он обязательно должен обзавестись женой. Вот только одно: выйдя замуж за него, она неминуемо окажется втянута в интригу, которая очень опасна и неизвестно чем закончится.

Прах все побери! Когда он строил свои планы и приводил в действие хитрый механизм интриги, созданной на погибель его врагам, он никак не думал, что жизнь его осложнится и ему придется покровительствовать молодой особе. Один – он был свободен и волен был действовать с той хладнокровной надменностью, которой так прославился маркиз де Вир. Он не вправе сейчас взять на себя ответственность за жену, одна мысль о которой неизбежно заставит его медлить и размышлять тогда, когда надо будет действовать, повинуясь единственно инстинкту и совершенно не думая о собственной безопасности – и безопасности кого бы то ни было другого, кстати сказать. Только так он сможет довести дело до конца.

– Боюсь, вы совсем сбиты с толку моим предложением, милорд, – заметила Констанс, которая наблюдала все это время за Виром, чувствуя, что в груди у нее разрастается ужасная пустота. – Я тоже сбита с толку не меньше вашего. Прошу вас, поверьте, что я никогда не стала бы пытаться женить на себе маркиза, если бы только видела другой выход из положения.